| Главная » Статьи » Дино Буццати |
О любимом Буццати
|
Фантастический реализм Дино Буццати Это имя, вероятно, не запомнилось большинству советских читателей. Получилось так, что рассказы Буццати - а их опубликовано в нашей стране немногим более десятка - печатались у нас преимущественно россыпью: в газетах, журналах, реже - в антологиях. После книжечки из Библиотеки "Огонька" 1964 года это первый его сборник в русском переводе. Между тем в Италии Буццати считается одним из крупнейших современных писателей. Его произведения включаются в школьные хрестоматии, о нем изданы и продолжают выходить многочисленные монографии. В Милане, да и в Париже, существуют общества друзей Дино Буццати, которые проводят регулярные конференции о разных гранях его творчества. По несколько удивленному признанию итальянских критиков, чем больше времени проходит после его смерти, тем более современным он кажется. Буццати давно получил и международное признание. Его издают на многих языках - от норвежского до венгерского, от финского до польского. В Англии, ФРГ, США он один из широко читаемых зарубежных авторов, а во Франции его роман "История одной любви" стал бестселлером, выйдя редким для этой страны тиражом в полмиллиона экземпляров. По нескольким его рассказам во Франции и Италии поставлены фильмы, имевшие немалый успех. Что такое рассказ Буццати? Это и сказка, и притча-аллегория, и философское эссе, и нарочито сухая газетная информация. В одном произведении он и реалист, и фантаст. Его корни литературоведы находят у немецких романтиков и русских реалистов, у Эдгара По и Амброза Бирса, у Пиранделло и Кафки, хотя последнего Буццати впервые прочел уже после выхода первых своих "кафкианских" романов. И все же Буццати своеобразен и неповторим. Жизнь его, внешне гармоничная и ровная, строилась, в сущности, на противоречиях и парадоксах. Этот остро чувствовавший писатель, умевший на нескольких страницах передать безысходность, абсурд и томление современного мира, родился в благополучной буржуазной семье. Вслед за отцом - профессором международного права - Дино получил юридическое образование, но ушел в журналистику. Двадцатидвухлетним молодым человеком поступил в самую респектабельную газету Италии - миланскую "Коррьере делла сера", где прослужил вплоть до смерти. Прошел там все ступени: был корректором, репортером (тогда, во время ночных дежурств, и написал свой первый роман), редактором, спецкором, очеркистом, художественным критиком. Во время войны служил в Африке, на кораблях итальянских ВМС, но его военным корреспонденциям был чужд фашистский ура-патриотизм. Вернувшись в Италию, перешел на очерки-эссе, но не отказывался и от городской хроники. Эта школа с ее требованиями лаконизма и наблюдательности четко отложилась на его рассказах, даже самых фантастических: они и начинаются часто как репортажи, с топографии события и поименования его участников, что, впрочем, только усиливает впечатление. Среди его сочинений - пять романов, пьесы для театра и радио, оперные либретто, несколько сборников стихов и даже поэма в форме комиксов. Дело в том, что Буццати отлично рисовал и любил сам иллюстрировать свои произведения. Выставки его картин устраиваются и сейчас с неизменным успехом. Как и в литературе, в живописи он оставался верен своему фантастическому реализму - странному и оригинальному сплаву экспрессионизма, стиля примитивов и японских гравюр. Тем не менее высокого мастерства Буццати достиг именно в рассказе. Краткость его позволяет удержать напряжение читателя до последней строки. В тесную, жесткую форму как нельзя лучше отливалось то, что хотел выразить автор, - мозаичность, расщепленность современного западного мира, обособленность людей, бессодержательность их жизней, их как бы изначальная обреченность. Некоторые итальянские критики усматривают здесь идею первородного греха и искупления, пытаясь придать атеисту Буццати чуждый ему облик христианского проповедника. Но точнее было бы сказать об антибуржуазности Буццати. ибо этот джентльмен, как его полуиронически, полупочтительно называли коллеги, этот щеголь и спортсмен, упорно отмежевывавшийся от политики, в своем творчестве оказался суровым обличителем своего же класса - его лицемерия, черствости и бесчеловечности. В опубликованном у нас в "Литературной газете" рассказе "Двойники с виз Сесостри" все обитатели шикарного дома оказываются умело замаскировавшимися преступниками - аферистами и убийцами. Символика более чем прозрачная. С негодованием под маской бесстрастности клеймит Буццати лживость буржуазной медицины, хотя этим не исчерпывается содержание, возможно, самого жуткого рассказа Буццати, "Семь этажей" (опубликован в антологии "Итальянская новелла XX века", М., 1969). А в другом шедевре, "Паника в театре Ла Скала", с поистине уничтожающей иронией живописует трусость и ничтожество так называемых "сливок общества" и вместе с тем претенциозность ультралевой "революционности". Современная технизированная цивилизация - еще одна мишень Буццати. Человеческая деятельность в эпоху НТР вырождается в бессмысленное кружение - этот образ из "Проблемы стоянок" переходит и в другие рассказы, становясь неким символом, точным знаком времени. Примечательно, что Буццати оказался одним из первых "экологических" писателей - поборников зашиты среды от неуемного стремления индустриального человека преобразовывать природу. Нельзя сказать, что Буццати не питает уважения к ученым - творцам НТР. "Свидание с Эйнштейном" - тому свидетельство. Но, нарочито обнажая кальку этого рассказа - Фауст продает душу дьяволу, причем без заключительного созидательного апофеоза, как у Гете, - автор остроумно демонстрирует беспомощность ученых и объективную их ответственность за ядерный кошмар. Подлинный же гуманизм воплощается в тихом старичке, бродяге или отшельнике, не причинявшем зла людям, не трогавшем мир, а созерцавшем его (рассказ "Величие человека"). При проверке на высшую ценность внешне рациональные действия не выдерживают испытания. В этом, думается, кредо автора. Не случайно у Буццати-писателя природа, в отличие от людей, наделена очищающей, спокойной и таинственной душой, а Буццати-человек, проживший большую часть жизни в самом современном итальянском городе, Милане, и описавший его с той же любовью-ненавистью, как Достоевский - Петербург, всегда тянулся к природе, к животным, которых он с нежностью (см. рассказ "Собака отшельника") изображал в литературе и искусстве. А однажды он опубликовал в "Коррьере делла сера" взволнованный очерк - скорее петицию мэру Милана с просьбой выяснить, почему по ночам стонет тюлень в городском зоопарке. Там Буццати подолгу просиживал у клеток, а знакомые считали, что он понимает язык зверей. Современный эпос Буццати - таким предстает мир его рассказов, единый и целостный при внешней разорванности - построен на приеме, который В. Шкловский назвал остранением. Обычное поведение людей автор показывает в непривычном, но отнюдь не противоестественном ракурсе, опуская отвлекающие детали, и оно неожиданно теряет смысл. Происходит дерационализация повседневности. Это заставляет задуматься. Но Буццати не был бы тонким художником, если бы остановился здесь. Столь выразительно изображенная им "жизни мышья беготня" не может заслонить высокой тайны в вечном движении человека. "Что такое жизнь?" - часто спрашивает Буццати. И пытается не то чтобы дать ответ, а поделиться размышлениями, ощущениями в таких рассказах, как "Семь гонцов". "Курьерский поезд" и другие. В одном из них сказано о некой предопределенности, которая оставляет человека оставить свой уютный мирок и "пуститься в плавание к далеким островам". Возможно, он и не доберется до них, но, может быть, по пути его "коснется рука Бога". Буццати писал лаконичными, простыми фразами, что непривычно для традиционной велеречивости итальянского литературного языка. Известный критик Карло Бо говорил о "ясном, однолинейном, математическом стиле" Буццати. Он жесток, будто пишет сухой темперой, и в то же время внутренне эмоционален, даже трепетен. При внешней бесстрастности словарь его богат и красочен, легкими сдвигами в синтаксисе он точно передает то старомодность, то современность. Проза мастера. Своеобразная диалектика Буццати в том, что даже в самых фантастических рассказах он не отрывается от реальности. Волшебное имеет земное обличье, земные слабости ("Как убили дракона") и, может быть, именно поэтому становится ближе нам, а его утрата воспринимается с болью, тогда как к гибели дракона в традиционной сказке даже дети, не терпящие историй с печальным концом, относятся без отрицательных эмоций. Сам Буццати говорил, что осуществляет "бюрократизацию" магического, а можно было бы добавить: и околдовывание повседневности. В его руках обычные предметы как бы обретают волшебные свойства. Ибо Буццати по своей природе - сказочник, поэт. Вспоминается Ахматова: "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда..." А сказка - не первая ли это форма поэзии и у человечества, и у каждого человека? Возвращаясь взрослыми к сказке, читая ее своим детям, мы ясно видим ее слабости, наивности, алогизмы, но этот трезвый взгляд свидетельствует и о том, что мы утратили. Непосредственность? Эмоциональность? Доверие? А Буццати сохранил все это при остроте своего иронического взгляда. Завидная детскость сказочника. Однажды он поведал, как ученые специалисты из муниципалитета вместе с полицией убили буку из детской сказки. "Он был нежнее, чем могли думать. Он был сделан из той неосязаемой материи, которая на обыденном языке называется сказкой или иллюзией, хотя и реальна. Так несись же. беги, суеверная фантазия. Наш мир, стремящийся тебя истребить, преследует тебя пинками, никогда не оставит тебя в покое" - так завершается этот рассказ. Экологический мотив обретает у Буццати более широкое звучание (см. тот же рассказ "Как убили дракона"). Разве не входит по праву фантазия в понятие среды обитания? Разве она не помогает лечить язвы мира, не препятствует худшим проявлениям бесчеловечности, например, деспотизму? О несокрушимой силе трепетного поэтического слова Буццати сумел рассказать в своем "Запрете" почти столь же ярко, как Рэй Брэдбери в "451o по Фаренгейту", хотя на меньшей площади и в ином ключе. При всей пытливости к повседневности фантастический реализм Буццати не может удовлетвориться внешним ходом событий. Его привлекает то, что Юрий Трифонов назвал "другой жизнью". Почему этот интерес растет у художников всего мира, в том числе у литераторов в социалистическом обществе - от Чингиза Айтматова до Павла Вежинова? Наверное, потому, что без тайны, по словам А. А. Ахматовой, нет настоящей поэзии, да и жизни. Писателя влекло все таинственное в природе, очарование моря и гор - недаром он был страстным альпинистом и мореходом. Его фантазия способна была преобразить, например, обыкновенного зайца в гигантское существо, вызывающее страх у охотников. Но еще больше притягивал Буццати мир человеческого подсознания, населяющие его чудовища и кошмары - не случайно он написал восторженное вступительное слово к альбому Босха. Он исследовал ощущения, которые называют экзистенциальными, - страх, пограничное состояние между жизнью и смертью. Он стремился не пугать читателя, а просто передать свои ощущения и достигал в этом редкой выразительности. Примеры - те же "Семь этажей" и "Капля". Каждый поймет эти рассказы по-своему, с учетом образа жизни и исторического опыта; у нас, наверное, при чтении "Капли" вспомнят Мандельштама: "И всю ночь напролет жду гостей дорогих..." Вряд ли возможно исчерпывающим образом истолковать рассказы Буццати, да и любого настоящего писателя. Но открывающие сборник "Семь гонцов" - не притча ли это о жизни, о ее смысле? А может быть, еще и о времени и пространстве, их безмерности, ограниченности и относительности? Думается, будут открываться в Буццати и новые значения, помогающие нашему познанию. "Стучите, и вам откроется; а перед Буццати вряд ли могла остаться закрытой хоть одна дверь", - сказал великий итальянский поэт Эудженио Монтале. Враждебная разобщенность, обреченность, одиночество перед лицом смертельного испытания... Буццати много думал обо всем этом. "Смерть, - сказал он однажды, - самое важное событие жизни". Но опроверг сам себя, когда тяжело заболел. Тогда он заметил: "Всю жизнь я пишу о смерти и не могу себе позволить бояться ее". Жизнь, сам Буццати оказались сильнее - пусть не физически, но духом. Незадолго до конца он попросил зеркало: "Хочу узнать цвет смерти". А глянув на себя, сказал: "Да, это ее цвет - асфальтовый, сероватый". Ушел тихо, с достоинством, оставаясь художником до конца. Последняя картина в его альбоме: обугленные деревья со сломанными черными сучьями и - листья, летящие с них под порывом ветра. И все же считать Буццати пессимистом - значит упростить, исказить его. Дело не только в иронических, полных сдержанного юмора рассказах, таких, как "Тщетные меры предосторожности". Он верил в доброе начало, в совесть, в магическую силу нравственного образца. О том написана "Собака отшельника", смысл которой как нельзя лучше передается русской поговоркой "Не стоит село без праведника". Так Буццати становится в ряд больших писателей-моралистов, которые воспитывают, облагораживают человечество. Один из рассказов Буццати завершается так: "В каком-нибудь большом городе, которого ты не знаешь и, вероятно, никогда не увидишь, есть человек, который ждет тебя". Эту гриновскую ноту, наверное, воспримут наши читатели, особенно молодые. Ведь Буццати с его лучшими вещами и есть такой человек. | |
Категория: Дино Буццати | Добавил: yina9111 (2007-01-19)
| Автор: Uina  
| |
| Просмотров: 1313 | Комментарии: 2 | Рейтинг: 0.0/0 | |
